Королевская чаша
В девяностые пришлось поработать год-другой костюмером в драмтеатре. Время было такое, что особо привередничать не приходилось, а я люблю шить и рисовать, так что помимо скромного материального получала от работы и моральное удовлетворение.
Однажды в понедельник я опоздала на работу. Бегу, высунув язык, от троллейбуса, влетаю в театр и натыкаюсь само собой на непосредственную начальницу свою Елену Ивановну. Начинаю блеять какие-то оправдания, мол, извините, проспала, больше не повторится… А она так благодушно говорит, ничего, мол, страшного, иди спокойно, никто не заметил, что тебя полдня на работе нет. Сегодня вместо Смирновой играет Крымцева (это примы театра, ведущие актрисы), а Крымцева - нормальная тетка, убивать не станет. И добавляет, что Смирнова вчера на детской сказке из королевской чаши выпила, пришла в расстройство и сказалась больной.
- Как? - говорю. - Неужели Ольга Олеговна пьет? Вот бы не подумала.
А начальница смеется.
- Нет, это в театре мы так говорим – «выпил из королевской чаши», - когда во время спектакля случится какой-то казус, что-то пойдет не так, а актер растеряется и правильно не среагирует.
- Тогда понятно, а откуда же взялось такое выражение? Почему так говорят?
Елена Ивановна замялась.
- Ну, это давно пошло. В каждой труппе, знаешь ли, есть свои порядки…
Вижу – не хочет говорить, но и я не так проста, легко не отстану. Выдала мне в конце концов Елена Ивановна такую историю (дальше мой пересказ ее слов):
- Старое здание театра во время войны сгорело, а новое отстроили и торжественно открыли в пятидесятые годы.
Как–то так повелось, что за все время существования театра в репертуаре всегда присутствовал «Гамлет». Вроде бы потому, что на открытии театра в 1916 году меценат, который дал деньги на строительство, решил начать первый сезон нового театра именно этой пьесой и сам пожелал играть Тень отца Гамлета - это привидение, которое периодически появляется на сцене.
Это стало традицией. Не представляю, как ее сохранили в течение стольких лет и революций, но сохранили как-то. По открытии нового здания театра решено было снова включить в репертуар «Гамлета». Как руководство театра этого добилось, представить сложно - тогда совершенно "не в духе времени" была всякая мистика, призраки и пр. Но добились как-то.
Спектакль поставили. На премьере, при всем городском начальстве, прессе и высоких гостях произошел малопонятный инцидент.
В финальной сцене королева Гертруда, мать Гамлета, выпивает бокал вина, не зная, что оно отравлено, и умирает. Королева на сцене взяла вино, произнесла, что там положено по роли и вдруг остолбенела, побледнела и чуть не лишилась чувств. Из зала было видно, что актриса, кое-как овладев собой, закончила сцену и ушла, почти убежала за кулисы, так и не выпив вино. Зрители ничего не поняли, актеры на сцене как-то выкрутились, через пять минут королева вернулась, все, кому положено, умерли, спектакль доиграли. На вопросы, что произошло, актриса, игравшая Гертруду, сказала, трясясь, что когда она взяла чашу в руки, то увидела в ней отрезанную голову младенца. Запаниковала и убежала, а за кулисами ее убедили, что это просто показалось, накапали побольше валерьянки и вернули на сцену доигрывать спектакль. Тем более, до финала оставалась какая-то пара минут. Чаша, когда ее осмотрели, оказалась конечно же пустой. Все списали на нервное состояние актрисы, а поскольку в зале ничего не поняли, то и разглашения эпизод не получил. О нем просто никто не узнал, кроме нескольких актеров, бывших на тот момент за кулисами.
Через несколько дней сторож, остающийся в театре на ночь, обратил внимание на странные звуки из помещения, где хранился реквизит. Заподозрив воров или крыс, сторож вошел в бутафорскую и увидел на полу какие-то осколки и валявшуюся в луже ту самую чашу. Он, однако, не испугался, а решил, что это крысы разбили бутылку вина, которую кто-то спрятал среди реквизита. Пока он ходил за тряпкой, чтобы вытереть пол, лужа исчезла, а чаша стояла уже на полке, где ей и положено. Утром об этом сторож рассказал руководству театра, но его назвали старым пьяницей и пригрозили уволить, если будет напиваться на работе.
На этом месте рассказчица замолчала, а я, чувствуя, что попала на действительно необычный случай, стала выспрашивать, откуда же эта чаша взялась в театре, и не замечал ли кто подобного раньше. Оказалось вот что.
Театр после войны фактически создавали заново с нуля: декораций нет, костюмов нет, реквизита никакого нет, а тут «Гамлет»
. Сегодня это назвали бы высокобюджетным, историческим блокбастером с элементами мистики. Очень затратная постановка, ну костюмы можно сшить, декорации нарисовать – хотя тоже денег стоит, а мебель, посуда, оружие, украшения, прочие вещи? Сейчас этим занимается бутафорский цех, но в только что восстановленном театре такого еще не было. Театр дал в городские газеты объявление, что покупает у населения вещи старинные или хотя бы выглядящие такими. Конечно разнообразного добра принесли очень много – нищета и нужда оставалась не легче военных лет, кто будет жалеть прабабкино барахло? Ничего действительно ценного и раритетного там не было, что уцелело при бомбежках, то сменяли на продукты в войну. Но среди вещей оказалась тяжелая, литая чаша, а может, ваза или другой сосуд, но выглядел он достаточно старинно и похож на чашу, из которой может пить королева. Купил его театр за какие-то копейки, но у кого купил – не выяснили, да никто особо и не старался.
Чаша была довольно большая, сантиметров тридцать высотой на ножке и в диаметре сантиметров двадцать. Только двумя руками и поднимешь, – продолжала рассказчица. - А вот куда потом делась – не скажу, не знаю...
- Ну, а какое-то изображение, фотография этой чаши осталось? – с надеждой допытывалась я. - На премьере же были фотографы, пресса!
- Не знаю, не видела. Но в театре в эту историю все верят. Сколько лет прошло, а помнят. Да и как не помнить – Вершининой, что Гертруду играла, всюду после этого стали мерещиться убитые дети. Лет через пять она увидела в комнате свою дочку мертвой и выкинулась из окна с пятого этажа. А старик-сторож повесился в театре в бутафорской, где хранился реквизит...