Месть

Пётр Иванович осторожно подошёл к простыне. Приподнял край.

– Ишь… – пожал плечами высокий, тощий санитар. – Голову – в кашу, а «мобила» – целёхонька… Тебя, что ли, набирали? Ты – батька? Там, в «мобиле», только один «батя» был «забит»…

Пётр Иванович опустил край простыни. Посмотрел на мордастого водилу и пошёл на него. Но не дошёл. Два дюжих полисмена схватили мужчину за руки, а гибэдэдэшник пузатой горой преградил путь.

– Гражданин… – забормотали полисмены. – Спокойствие… Сейчас во всём разберёмся… Спокойствие, граждане…

– Да чего тут разбираться?! – крикнула сухопарая старушка. – Гнал этот…

Женщина ткнула концом зонта в водителя джипа.

– Как – бешеный! Я сама чуть не угодила! А малец шустрее оказался… Рванул парень на «зелёный»… Он его из-за поворота и подшиб…

– Я на злёный ехл… – вдруг невнятно пробормотал красномордый. – А эти прут… Куда не попдя…

– Ага, на – зелёный! – вмешался мужчина в плаще. – Зелёного и след простыл! Красный горел! Красный! Все люди пошли! На – свой свет! По – «зебре»! А этот гад пьяный… Он же – пьяный! Даже здесь разит! Погоди! Я узнал этого гада! Провоторов это! Он же по телику про нашу счастливую жизнь впаривает! В губернии – он, сволочь! Заместитель, кажись! Губернатора милого нашего! Который себе особняки на миллион строит! Да баб срамных на Канары возит! Ей-богу! Точно, он!

Тут водилу джипа быстро засунули в патрульную машину и увезли.

Пётр Иванович пришёл домой и всю ночь просидел на кухонном табурете. А утром поседел. Потом со страшным грохотом перерыл разделочный стол, нашёл тесак для рубки свиных рёбрышек и наткнулся в коридоре на жену.

– Петенька! – запричитала женщина. – Я тебя Христом богом заклинаю! Оставь нож! Не ходи никуда! Потеряли мы с тобой сыночка! Ничего не исправишь! А себя загубишь! В тюрьму сядешь! И меня загубишь! Петенька! Хороший мой! У тебя даже голова вся белая стала! Что ж ты со мной делаешь?! Не вернёшь ничего! Слышишь?! А они, как имели власть, так и будут иметь! И ничего ты никому не докажешь! Мы всегда крайними будем! Не делай ничего, Петенька! Умоляю тебя, родненький мой!

Пётр Иванович с силой вонзил тесак в дверной косяк. Сел на тумбу для обуви и отчаянно зарыдал. И в тот же миг раздался звонок.

На пороге стояло два молодых человека в строгих тёмных костюмах.

– Николай Савельевич просит прощения… – тихо заговорил один из них. – Ваша утрата – невосполнима… Чтобы как-то облегчить ваше горе…

Человек достал из-за спины пухлый конверт.

– Вот… Возьмите… И простите…

Пётр Иванович кивнул, взял конверт и швырнул его в лицо говорящего. Серо-зелёные сто долларовые купюры веером разлетелись по цементному полу лестничной клетки.

– Зря вы – так… – также тихо заговорил другой. – Вам же – от чистого сердца… Николай Савельевич – вне себя от горя… Страдает… Очень… А вы деньгами швыряетесь… Не хорошо… Не по-людски…

Пётр Иванович хлопнул дверью.

– Петя… – женщина помолчала. – Ты сегодня не ходи… На дежурство-то… Успокойся… Может, тебя эти караулят… На улице – где… Ишь, наглецы… Явились… Гроши принесли… За сынка нашего… И как будешь работать такими руками… У тебя же руки ходуном ходят… А потом отпуск возьмёшь… Который год уже – без отпуска… Посадишь сердце… Кто тебе новое вставит? Давай я тебе корвалольчика накапаю? Или выпей чуть… У нас коньячок с майских остался… А я позвоню Трифонову… Скажу, мол, так и так… Неделю-то он тебе даст… Сына похоронить… Помянуть… Будем учиться… Жить с этим горем… Да? Не ходи сегодня никуда… Смотри: весь седой стал… Это – в сорок пять-то… Боже…

– Ваньку приведут в порядок… – мужчина утёр мокрое лицо. – Я позвоню… Там же… Вместо лица – каша… Месиво… А Борис Никитич – мастер… Я попросил «скорую» Ваньку во 2-ю клинику отвести… Никитич всё сделает… Чтоб в закрытом гробу не хоронить… Как – прокажённого…

– Ой… – женщина приложила ладонь к губам.

– Я позвоню… – Пётр Иванович тронул жену за руку. – Борису… Помнишь, Вера? Который и матушку мою в последний путь готовил… Ещё работает… Семьдесят годков… Он Ваньку в божеский вид приведёт… А я уже после его домой привезу… Нечего ему в подвале на столе холодном валяться… Пусть дома лежит… При нас… А мне сегодня ещё на дежурство надо… Макаров – в отпуске… Усатова – в декрете… Некому работать… А этот скот государев у меня ещё попляшет… Я найду на него управу… Заместитель губернатора… Значит, пьяному гонять можно… Пацанов бить… Вот как сядет… На лет пять… Будет знать…

– Да никто никуда не сядет! – всплеснула руками женщина. – Неужели ты этого ещё не понял, Петя?! Там уже так нафабриковали! Что Иван наш ещё виноватым будет! В какой ты стране живёшь?! Ещё не дошло?!

– Поздно я приехал… Этого бычару уже сто ментов окружили… А то бы я его настругал… Ломтями… Да народ бы наподдал…

– И сел бы!

– Ладно… – мужчина помолчал. – Он ещё своё получит… Я – на работу… Дверь никому не открывай… А то припрутся опять… Откупаться… От крови… Что на них… Поняла? Ты, я вижу, больше обо мне думаешь… Сел… Не сел… Потому что – не родной сын был, да? Я виноват, что мамашка его с каким-то полярником закрутила? Да в Норвегию свалила… Подарками раз в год откупалась… А к сыну родному носа не казала… Правильно, что Таньке после Норвегии в нашем беспределе? Может, и виноват. Конечно, виноват. В клинике – круглосуточно… Сяду… Ну, сяду… Буду зэкам прыщи ковырять… Зато одного гада паршивого с земли сотру…

– Да что такое говоришь, Петечка?! – обомлела женщина. – Как – не родной?! Ты – что?! Я же Ваньку с пяти лет… Как – своего… Как – кровиночку…

– Прости, Вер… – опомнился мужчина. – Что-то я несу… Чушь какую-то…

– Петя, только я тебя умоляю: никуда не лезь! – женщина обняла мужа. – Ты – не министр… И не генерал какой… Загребут за милую душу – мало не покажется… Хочешь меня одну бросить? Пусть по закону разбираются… Не собачку сбили – человека… Ой, как сердце чуяло… Зачем я его в этот проклятый магазин послала? Не прожили бы без батона?

В приёмном отделении клиники к Петру Ивановичу подбежала операционная сестра.

– Господи, Петенька… Да как же это случилось?

– Случилось, Лида, – мужчина быстро шёл по коридору. – Случилось. Как всегда случается. Мало к нам привозят? Последорожных. Каждый день. С десяток – подчас. Что – сегодня?

– Слава богу – ничего такого… – медсестра пыталась заглянуть в лицо мужчины. – Ты точно – в порядке, Петя? Может, Макарова вызовем? Он – в городе. Ремонт квартиры делает…

– Так – что? Нет тяжёлых?

– Один – только… Малец. Опять – сопляк. С Некрасова привезли. Со скутера своего чёртового слетел. Гоняют же… Как – оглушенные. Черепно-мозговая. Закрытая. Брякнулся об асфальт. Руку сломал. Два ребра. Лёгкое проткнул. Только что рентген сделали. И ещё двое пьянчужек в котлован угодили. С десяти метров, говорят. Так только шкуру поцарапали. И один рот порвал. Я зашила уже…

В конце коридора забелела крупная фигура мужчины.

– А это – что за привидение? – нахмурился Пётр Иванович. – У операционного блока! Что за – фокусы?

– Так это – отец мальца этого… – зашептала сестра. – Сынок его побился. Замглавного сам его привёл. Сказал: «шишка» какая-то. Что я – с замглавного буду спорить? Халат ему дала. Пусть стоит…

Пётр Иванович замер. Мужчина кивнул.

– Ё-моё… Так ты – доктор, мужик? Во, бли-и-и-ин… А я думаю: что за морда знакомая? Где-то её уже видел… А чё: другого доктора нет в больничке? Этот мне щас со зла нахимичит… Потом ни одна Германия сыночка не сошьёт…

Пётр Иванович побледнел.

– Лида. Всех. Посторонних. Вон. Отсюда. Быстро.

Дверь в конце коридора снова открылась.

– Пётр Иванович… – маленький, кругленький человек развёл руками. – Горе-то – какое… Как же так… Боже… Как вы, голубчик? Сможете работать? Или…

– Я сказал! – закричал Пётр Иванович. – Всех! Посторонних! Вон!

– Это – не посторонний… – растерялся замглавврача. – Это – наш уважаемый Николай Савельевич Провото… Заместитель губерна…

Но, увидев белое лицо хирурга, схватил красномордого за рукав и потащил из блока.

– Ты точно сможешь работать, Петя? – осторожно спросила Лида.

– Да, – Пётр Иванович утёр лоб. – Всё – готово?

– Готово, – сразу ответила медсестра. – Можно начинать.

Через два часа Пётр Иванович медленно вышел в коридор. Николай Савельевич Провоторов осторожно приоткрыл дверь в предоперационный блок. Хирург стянул с мокрых волос тонкую бирюзовую шапочку и посмотрел на мясистое лицо чиновника.

– Да пойми ты меня, как мужик мужика, док… – зашептал Провоторов. – Баба моя психанула… Хотела – на Ибицу… Я ей шиш показал… Нечего по Ибицам шастать… Ну, я капель пятьсот принял… Вискаря… А водила мой, идиотина, полез на даче яблоню пилить… Навернулся… Руку сломал… А ехать надо… Сечёшь? Не «бомбилу» же мне ловить… А пацан твой выскочил… Как – пуля… Я даже по тормозам дать не успел… Бах. И шибануло… Ты зря от бабла отказался… Похороны… Поминки… И – прочее… Бери… Что – ты? Много не дам… Но «косарей» пятнадцать-двадцать всегда найдётся…

– У твоего сына – три перелома… – тихо сказал хирург. – Сотрясение. Серого вещества. Рваная рана голени. Наложили. Заклеили. Зашили. Будет жить…

И со всего размаху въехал правым кулаком в ямочку на державном подбородке протрезвевшего Николая Савельевича. Грузная туша ударилась о пластиковую панель стены и сползла на кафельный пол.

А Пётр Иванович пошёл мыть руки…