Заветная тропинка
«Есть в дикой Нарымской тайге странные места, где путнику в конце дня открывается иной мир... Не сразу. Сначала все привычно и обычно: высокоствольный сосновый древостой сменяется нарядным лиственным лесом; потом, на подходе к гнилому приозерью, начинается темное еловое царство. Дремуч и мрачен старый, бестравный, забуреломленный бор. На нижнем его краю, почти у самого болота, возвышается на бугорке, словно божье благословение, одинокий красавец-кедр. Около него, вдоль валежины, угадывается узкая полустертая тропка, непонятно кем натоптанная — на сто километров, в какую сторону не поди — ни селения, ни зимовья.
И вот приходит ночь — ни черная, ни белая, скорее, сумеречная, наполненная клубами ватного тумана. Все вокруг теряет свою дневную трехмерность. Если лечь на хвою и замереть лицом к звездному небу, то как будто замираешь в полусне-полуяви. Вдруг тишина становится живою, тебе уже хочется бежать куда глаза глядят, подальше от ночного неуюта. Предвкушение тайны не радует, а пугает и тревожит. Но место не отпускает, сковывая страхом суставы рук и ног».
Именно такими словами, захлебываясь от восторга, рассказывал мне мой новый знакомый о каком-то месте в тайге. Он отчаянно надеялся, что мне понравится его рассказ, что он меня не разочарует, увлечет. Он горячо просил меня пойти с ним по той тропинке, которая вела от болота в еловую чащу, и посмотреть, что там. Не проняло меня. Ну не хотел я тащиться в такую даль сначала на машине, потом пешкодралом по бурелому.
А через три дня он вернулся... Долго не говорил со мной, не смотрел на меня, а потом как прорвало! Рассказывал сбивчиво, торопясь, заглатывая слова. Он очень хотел услышать от меня о том, что он сбрендил, что он псих, что такого не бывает. Это было бы для него лучшей наградой за пережитое, счастьем, облегчением.
В 6 утра он уже стоял на заветной тропинке. Никто с ним так и не согласился проверить, что там, за еловыми лапами, поэтому он был один. Тропинка была узкой, она изгибалась между елями, как змейка. Было темно, как ночью. Через час с небольшим он вышел на огромную поляну. И не поверил своим глазам! Перед ним было какое-то селение: длинная улица с деревянными высокими заборами и настоящими теремами. Вдоль улицы ходили туда-сюда люди в странной одежде: старорусские рубахи на мужиках, на бабах сарафаны. Пастух гнал коров мимо его застывшей в ступоре фигуры. Машинально он протянул руку и дотронулся до коровы — покачивающийся тугой бок, теплый. Корова недовольно обернулась, пошла дальше. Народ потянулся к большой избе с крестом. Он тоже увязался с ними. Когда высокий дед с длинной седой бородой начал что-то говорить, за руку его кто-то тронул. Обернулся — древняя старушка.
— Всех сгубили, демоны, сгубили, насмерть сгубили. За веру истинную погибли, сгинули...
Старушка вывела его из избы за руку. Стала тыкать во все стороны скрюченным пальцем:
— И Филарет сгинул, и Амвросия они, и сына, Васюшку, не сберегла...Посмотри — нет ничего — молельню сожгли, дома разрушили, а народ — кого за веру в тайгу Нарымскую, а кого и смертию...
Сморгнул — старуха пропала. Вокруг были старые обгорелые бревна, разбросанные в страшном беспорядке. Люди исчезли, деревня пропала. Жидкое, холодное пламя ужаса прокатилось по телу, его как будто парализовало. Стоял и пялился на развалины. Вдруг у правого уха он почувствовал горячее дыхание: «Все сгинули... Амвросий, Филарет, Семен Кривой, и Васюшка мой, Васюшка...» Ноги отпустило, он ломанулся через пепелище к тому месту, где была тропинка. Отмахиваясь от качающихся еловых лап, он мчался, не разбирая дороги... Откуда-то из лесных глубин доносилась человеческая речь — странная, отрывочная, не далекая и не близкая... Слова звучали непривычно, незнакомо, но кто-то сразу переводил их на понятный язык, складывая в странные, незавершенные фразы, словно из древних песен.
«В большом селении на конской гриве проживаем мы...»
«На том увале олени пасутся...»
«Духи исподней стороны около нас ходят...»
И вдруг прорывалось плаксивое: «Васюшку не уберегла!»
В мужские разговоры вплетались женские голоса, детский смех, доносился шорох шагов, лай собак, мычание коров — будто рядом с ним существует другая жизнь, похожая на земную, но с другим предназначением.
К утру посторонние звуки растворились в комарином звоне. Окрестный лес и все вокруг приняло привычный вид. Он вышел на заплетающихся ногах к машине, проплутав по лесу сутки. Дотянул до ближайшей деревни, и там свалился под ноги старику остяку.
Тот остяк и рассказал, что за болотом жили староверы, но «красные демоны» разрушили деревню, потому что люди оказали сопротивление. Многих увели с собой валить лес, а старейшину один демон убил крестом по голове. Одного молодого парня подожгли, старуха кинулась к нему, так и сгорели вместе.
— Знаю, Васюшкой звали...— прошептал горе-исследователь.
Слушать его сбивчивый рассказ было страшно — на дне его глаз полыхал ужас. Вскоре он уехал из тех мест. А я каждый день вижу величественную, темную стену тайги. Кто его знает, может, рассказанное было правдой...