Жамбон
В какой-то период моей жизни у меня появилась хорошая работа и одновременно хороший ребенок, которому потребовалась хорошая няня за счет моей хорошей зарплаты. Няню звали Лена, и она оказалась чудесным, очень набожным человеком. Мой ребенок (который до сих пор, уже обзаведясь бородой с усами, людей, в общем-то, не любит, а порой даже ненавидит) вдруг пошел на контакт с няней Леной в первые же минуты общения. Это было для меня главным доказательством того, какой она прекрасный человек, - и в последующие семь лет мое убеждение лишь крепло. Каждый день, придя после работы, я садилась за стол попить с ней чаю – ей перед дорогой, а мне с дороги. И за какие-то полчаса она рассказывала мне потрясающие истории из своей жизни и из жизни ее родных и знакомых.
Няня Лена была человеком очень необычным – и с точки зрения небывалой по чистоте морали, и с точки зрения интересной культуры: она была молдованкой, – современной и образованной, но из средневековья по представлениям. Граф Дракула был для нее совершенно реальной фигурой, а вот фильмы про вампиров она считала сатанинством.
И еще она считала сатанинством привороты, заговоры, сглазы, порчи все прочие колдовские действа. Как-то раз я – человек глубоко неверующий ни во что, кроме Великой Матрицы, которую можно перепрограммировать случайно или целенаправленно с положительным или отрицательным результатом, – заявила, что никакого колдовства, как и бога, собственно говоря, в мире нет. Тут няня Лена взвилась в благородном порыве и поведала мне вот что:
«Как же нет колдовства, если есть такая история, случившаяся с одной моей односельчанкой. Жила она одна-одинешенька в домике своем на отшибе, аккуратненькая такая старушка, смиренная, да только печальная на вид, и Библию из рук не выпускала, а уж молилась – так молилась, что даже я так истово не умею. Знаете, почему? Потому что было ей что замаливать. Произошло это с ней еще в молодости. Хоть и была она тогда симпатичная, но никто замуж ее не брал. Мужчины пофлиртуют, посмеются, даже в дом зайдут, - дальше больше, рюмочку пропустят, а после… ничего! На другой день даже не посмотрят в ее сторону, словно она пустое место. Вроде все при ней, и работа есть, и хозяйство ведет, и неглупая, и веселая, а все парни женятся, но не на ней! Когда ей уже под тридцать лет время подошло, она была рада принять и вдовца, и с детьми пусть он будет, – но и вдовцы с ней в доме посидят, а потом только приветливо здороваются на улице, как со знакомой, а к ней не идут, потому что чувства нет.
И вот как-то раз в церкви подошла к ней одна заезжая незнакомая тетка и говорит, что у той «венец безбрачия» над головой так и сияет. Чтобы его снять, дала ей адресочек провидицы одной, проверенной: мол, снимет она этот венец в один прием. И денег много не потребует за это. Сколько дашь, столько и возьмет. Для ритуала надо было с собой еще бутыль с водкой взять покрепче и кусочек хлеба черного, иссушенного.
Ухватилась эта односельчанка за адресочек, как утопающий за соломинку, да так и сделала: взяла бутыль, кусочек чернушки, села в поезд, аж дрожит от нетерпения, - так замуж ей хотелось попасть поскорей. И про Бога, и про Библию забыла, и про слова Отца своей церкви, который предупредил ее о том, что не надо к колдуньям обращаться, а только к Богу. Если и есть на ней венец безбрачия, то наложен он Богом, и снять его помогут только молитвы святые, а вмешиваться в помыслы божьи боком выйдет. Но та не послушала – ведь уже полжизни молилась, а толка никакого. Кто ее потом – старую деву – захочет?...
И вот едет она в поезде, уже мечтает, сколько деток родит, как вдруг между станциями цыганка заходит. Направляется к ней, смотрит с усмешкой, и говорит, что венец ее намертво к ее голове прирос, и не бывать ей замужем никогда. На что односельчанка гордо заявила, что снимут с нее венец уже совсем скоро – всего через три станции. Цыганка нахмурилась и сказала, что еще никогда не ошибалась, - а о той провидице, которая венцы снимает, цыганка слышала не раз и знает, что та действует наверняка, и что все девки со всей Молдовы, что к ней захаживали, счастливо в браке живут. Что за парадокс такой, цыганка не понимала никак. Не получив свои пять рублей от односельчанки, которая посчитала ее пророчество наглой ложью и поэтому вознаграждения не дала, цыганка не стала настаивать. Плюнула на пол, ногой затоптала в знак того, что не врет она, – что, мол, все так и будет, как она сказала, – и ушла восвояси.
Односельчанка однако была девушка стойкая, забыла она про цыганку уже через минуту, - думает только о том, к
ак с нее венец безбрачия снимут, и как она потом под брачный венец пойдет. Чуть от мечтаний станцию заветную не проехала.
Провидица, согласившаяся принять односельчанку, поколдовала минут тридцать над ней, сказав, что венец не так уж сильно прирос, как цыганка сказала, что легко он сошел, и следа от него не осталось. Потом взяла водку и сухарик, над ними почитала слова какие-то, а потом отдала бутыль и хлеб обратно и строго-настрого велела выполнить все в точности так, как она скажет. А сказала она так: “Когда в дом свой войдешь, поставишь водочку на стол, нальешь стопочку, положишь хлебушек рядом, и позовешь в дверь войти суженого. Тот мужчина, кто через порог к тебе первым шагнет, тот у тебя и останется. А если порядок слов моих нарушишь, не видать тебе счастья вовек”.
Обрадовалась односельчанка, что все так просто делается; сломя голову на поезд побежала, руки-ноги трясутся от нетерпения суженого увидеть. Как назло, никого в купе, кроме нее, не оказалось: ни поговорить, ни отвлечься от мыслей навязчивых. А в голове только одно: суженого поскорей узнать! И какой же он на вид будет?... А деток сколько они народят?.. И тут ей на ум пришло такое: какая разница – что дом ее родной, что купе поезда? В дом-то к ней вряд ли мужчина без приглашения, по своей воле, войдет: этак до конца жизни ждать можно, а вдруг вообще никто в ее дверь не постучит? Ведь на селе ее уже все знают. А в поезде больше шансов встретить незнакомца, который, может, и есть ее суженый. В общем, не выдержала она. Прямо посреди пути вытащила заветную бутыль, разложила все, как ей провидица велела, и стала ждать, кто же первым дверь купе откроет.
Тут дверь и распахнулась. Стоит перед ней… здоровущий жамбон! Ручки-ножки тоненькие, а живот до пола висит. А уж морда такая страшная, как у черта. Ухмыльнулся жамбон, в одно мгновение опрокинул рюмку, хлеб в пасть закинул и в тот же миг запрыгнул односельчанке на спину: на шею сел, ноги вокруг головы свесил, а лоб, где венец был, как обручем в тиски зажал лапами. И руками ей не снять его: только в зеркале его видно, и только ей вид его открывается. Бегала она по поезду, кричала, просила снять с нее жамбона проклятого, но ее пригрозили в психушку сдать, если не прекратит.
Наконец, с мыслями она собралась, рюмашку сама опрокинула, пересела на поезд встречный и вновь к провидице навострилась. А та ее даже на порог не пустила, только креститься начала беспрестанно и обругала ее: вечно теперь, говорит, ей жамбона на голове носить, и кто его снять способен – она не знает. Уж очень сильно жамбон этот впился в односельчанкину голову лапами, и если она согрешит теперь в чем-то – прямиком в ад он ее душу спровадит после смерти.
Долго-долго жила она потом, – дольше всех, кого она на селе знала. И за долгую жизнь свою только молилась, да огород свой сажала. С людьми не много общалась, чтобы не согрешить ненароком. А то в ад-то попасть не хочется. И святые люди над ней молитвы читали, но никто не смог жамбона с нее убрать. Так и покинула этот мир с ним на шее.
Так-то вот. А вы говорите, что колдовства не бывает?...»